07 июля 2010 г.
Привередливое животное коза, не всякую траву будет есть. И пошкодить любит. Больше всего козы не любят дождь: стоит упасть одной капле – и все тут же гуськом семенят в деревню. Но чистоплотны, не то что овцы, которые вечно в репьях, чертополохе и засохших горошках навоза, болтающихся на шерсти.
Недавно у меня произошел удивительный случай с козой. Задние ноги ей отдавили в детстве, и таскать полное вымя по высокой траве козе было тяжело. Пас я тогда не лугу, стадо ушло к Белому ключу (есть такая местность с лирическим названием), а эта еле плетется, да, смотрю, еще домой поворачивать собралась. Разозлился я и дал ей по заду да по бокам кирзовым сапогом. Она семенит впереди, волоча по мокрой и густой траве полное вымя, а я поддаю и поддаю. Она туда, сюда шарахнется, упадет, вскочит.. Смотреть жалко, да я словно сдурел. Злоба потом, конечно, прошла. Но как гляну на нее – на душе скребет. Спать лягу, вспомню, и коробить начинает.
В ближайшее воскресенье, попросив друга подменить, поехал в Хормалы и все рассказал на исповеди попу. «Ну что ж, - сказал он. – Бог, конечно, простит. Но вот увидите, обязательно либо вразумит, либо накажет легонько.
Так оно и вышло.
Гоню раз стадо домой, навстречу два пьяненьких мужичка. Смотрю, нездешние, незнакомые. Поравнявшись со мной, один вдруг остановился и говорит:
- Пастух, не обижай козу!
- К-какую? – ошарашенно только и выговорил я.
- Никакую не обижай! - внушительно проговорил он и пошел своей дорогой.
- Мужичков этих я больше никогда не видел. Случайное совпадение? Для кого-то, но не для меня – без всякого сомнения, это отечески, просто, пусть хоть и через пьяницу, карал меня Господь: «Не обижай козу, она тоже живая душа. Тебе люди стадо доверили, трудно пасти, но что поделаешь? Терпи. И раз взялся за гуж, не говори, что не дюж. Не будь наемщиком, будь пастырем. Никогда больше не делай так». И я не делал. Даже напротив, чем больше пасу, тем больше жалею животных, порою и про кнут забываю, часто даже теряю. И они понимают, отвечая взаимностью - послушанием.
«Пастушество – библейская работа»
Жалующимся на быстро летящее время советую отведать пастушьей жизни. Как долог летний день! Все думы по нескольку раз передумаешь, напоешься до хрипоты, належишься и на спине, и на животе, и на боках. До рези в глазах насмотришься на небо, на дрожащие в чистом воздухе дали, на жучков, паучков, а порой и лисицу, и зайца встретишь.
Отдыхает, остепеняется душа на покое. Коровы развалились, вытянув шеи, выставив крутые бока. Веки опять опускаются сами собой, струится перед глазами воздух, сморенное полуденным жаром дремлет село. И снятся мне коровы – идут, идут, идут... Бегу за ними, пытаясь завернуть, а ноги подкашиваются от слабости в коленях...
Просыпаюсь. В ушах неумолчный звон кузнечиков. Где-то совсем рядом - баритон шмеля. Где же он? Да вот здесь, торчит он на голубенькой чашечке колокольчика. Потом кузнечик перелетает на белорозовую шапочку клевера...
Я навсегда полюбил пастушье дело. Друзья не перестают завидовать моему промыслу, к которому, как цепями, приковала меня судьба ли, любовь ли, нужда ли – не знаю, но оторваться от этой немудреной работы пока не могу. Мой друг, поэт Мигул Пулар называет пастушество библейской работой. Да, пастушество это – труд. И, как всякий труд, тяжел, изнурителен, а порою кажется невыносимым.
Жара к семи вечера начинает спадать. Стадо из лежанки спускается к ручейку. Попив, медленно подымается по угору, между оврагами. Иду наверх и сажусь в траву дожидаться стада. На подъем уходит обычно час, и я читаю в это время. Еще час пасу неподалеку от села.
Солнце все ниже и ниже. Нет лучшей награды пастуху к концу дня, если стадо входит в село медленно, вразвалочку. Сначала иду впереди, сдерживаю, затем хлопаю в сторону села и отхожу в сторону...
До завтрашнего утра есть время отдохнуть...